05 Июл Катерина Ермолаева: «Мне крайне сложно достичь компромисса с собой»

KatiaPortraitС тонкой личностью, предельно сконцентрированной на собственном внутреннем мире, – Катериной Ермолаевой – мы поговорили о том, может ли искусство изменить мир, даже такой жестокий, как наш.

Катя, ваша работа в рамках премии ПинчукАртЦентра собрала множество положительных откликов. Среди них было как умиление, желание сделать селфи на оригинальном фоне, так и глубокое прочтение. Но из комнаты определенно не хотелось уходить. На ваш взгляд, что именно так притягивало? Искренность, актуальность, сочувствие?

Я не могу с уверенностью сказать, что именно привлекло большинство людей. Неоднократно слышала от знакомых, что задерживались в зале из-за знакомых мелочей, которые окружали многих из нас с детства. Типовая мебель, предметы декора – все то, что с бумом евроремонтов пошло на свалки и барахолки. Думаю, что на кого-то могла подействовать сама манера исполнения, отсылающая к старым фотоснимкам, к тому, что уже давно утеряно. Расположение элементов не в плоскости, а в пространстве вовлекает в это прошлое, как ожившие воспоминания, которые вот-вот испарятся. Думаю, у многих это могло вызвать ностальгию по чему-то своему, так как у нас у всех есть что-то, что мы потеряли.

В Киеве вам помог знаменитый «донецкий характер» с его настырностью и умением порой подстраивать ситуации под себя? Ощущение «чужого» в другом городе мешало или содействовало?

С настырностью у меня всегда было плохо. Я не умею пробивать себе дорогу, рекламировать свои работы, да и с общением, честно говоря, вначале у меня были большие проблемы. Еще живя в Донецке, когда открылась площадка «Изоляции», мы познакомились с ребятами, которые приехали с платформой. Благодаря им я получила хорошую мотивацию для своего первого проекта. Также благодаря этому знакомству, которое сразу переросло в дружбу, в Киев мы приехали уже вовлеченные в местную художественную среду.

Признаюсь, что ощущение себя «выходцем из Донбасса» не покидало достаточно долгое время. Еще в Донецке у меня сформировался определенный комплекс, с которым здесь пришлось долго бороться. Конечно, нередко это мне мешало. Я ощущала это клеймо. Но в то же время ощущение себя «иным» давало много почвы для размышления, анализа создавшейся ситуации.

Начиная с 2014 года в кругах деятелей культуры, особенно чиновников и приближенных к ним, слышатся разговоры о децентрализации культуры, дескать, в регионах нужно что-то делать и развивать. Как вы относитесь к такой инициативе? Реальна ли она для выполнения?

Я думаю, что в восточном регионе с этой программой опоздали минимум лет на 10. Тем не менее, конечно, следует брать курс на развитие там культуры и искусства, но не задавая тон в его направлении по примеру столицы, а работая с местным, локальным контекстом. Там давно создалась своя определенная ситуация, да и военные события поспособствовали формированию совершенно иного взгляда на мир. Мне кажется, там нельзя работать вразрез с тем, что есть. Нужны адекватные институции, которые основательно закрепляться на местах и будут работать, учитывая историю региона, потребности населения, работать тонко.

Стрит-арт в Киеве переживает тяжелые времена: он становится слишком навязчивым, особенно в своем стремлении завоевать исторический центр города. Как вы относитесь к сложившейся ситуации? Не возникало ли желание «освоить», скажем, Дарницу или Осокорки? Какие бы темы тогда затрагивал Михалыч?

Я думала, как бы поступила, если бы мне предложили сделать мурал и, определенно, я бы не стала этого делать. У нас есть некий заказчик, который единолично заказывает музыку, так как имеет все необходимые ресурсы. Но нет обсуждения этого шага с общественностью, с теми, кто ходил всю жизнь мимо этих домов и кто впредь будет вынужден сталкиваться с «обновкой» каждый день. Я не росла в Киеве и не имела возможности проникнуться с детства любовью к этим домам и улицам. У меня попросту нет права делать здесь подобные вещи. Я даже чувствовала какую-то вину за те проекты, которые реализовала, так как не была знакома с местами, в которых клеила работы. Благо, что их всегда можно было оторвать и закрасить. Сейчас, когда я живу здесь уже пятый год, я начала с большим трепетом относиться к городскому пространству и вряд ли стала бы бездумно подходить к работе в нем.

В своих работах вы часто используете контраст: цвета, техники, материалов, текста и рисунка. Почему именно этот прием вам так близок? Не слишком ли он «лобовой»?

В работе я прежде всего отталкиваюсь от темы и того, в какой форме, на мой взгляд, работа наиболее правильно будет считываться зрителем. Каждый раз добавляю что-то новое для себя, с чем мне интересно было бы поработать, не уходя от своего основного метода. Хотя, признаюсь, в последнее время хочется чего-то кардинально нового.

2015 год был примечателен несколькими крупными выставками украинских художников за границей. На ваш взгляд, этим стоит гордиться? Вы поддерживаете скептиков, утверждающих, что все эти мероприятия делаются для узкого круга зрителей и не имеют такой огласки, как хотелось бы?

Я не знаю, какой огласки хотелось бы скептикам, но не думаю, что громкий пиар как-то резко повлияет на отношение к украинскому современному искусству в Европе и тем более на Западе. Мы в культурном плане не феномен, о котором мир непременно должен узнать. Конечно, у нас со времен «новой волны» создавалась своя особенная ситуация и наша задача скорее состоит в том, чтобы украинское искусство было грамотно представлено на основных мировых арт-событиях и выставках, что и происходит. Если у нас появится нечто совершенно особенное, выбивающееся из мирового контекста, то это обязательно станет заметным событием, как было, к примеру, с московским концептуализмом.

Художников принято спрашивать о концептуальных вещах. А если о жизни: что по ней вас ведет, дает силы?

Сейчас это для меня непростой вопрос. Если честно, то все чаще основным двигателем для меня являются мои родители. У меня часто наступает апатия и чувство бессилия перед обстоятельствами, пропадает мотивация двигаться дальше, делать что-то. И в то же время я понимаю, что сейчас, когда с наступлением войны их мир рухнул, я стала для них единственным поводом радоваться и это накладывает на меня определенные обязательства, заставляет давать себе пинка. Много сил появляется, когда я нахожу то, с чем хочу работать в новом проекте, и все сходится в одной точке. Но это для меня и очень сложно, так как я всегда всем недовольна. Мне крайне сложно достичь компромисса с собой.

В одном из своих интервью вы сказали, что «не надеетесь изменить мир». Сам мир вас меняет? Не исключаете ли вы, что когда-нибудь поверите в высшую миссию искусства и силу прекрасного?

Мир не может не менять, а с сегодняшними событиями эти перемены все ощутимее. Я не отрицаю, что у искусства есть некая высшая миссия и даже не одна. Вопрос в том, насколько это реализуемо и какими методами. Вот так сразу и глобально какую-либо ситуацию изменить сложно, но обратить на нее внимание – уже большая работа, а это как раз искусству под силу. Насчет прекрасного совсем не уверена – с ним у нас отношения не складываются. Допустим, есть какой-то военный конфликт. Сколько ни закидывай воюющие стороны «прекрасным», экономические и политические интересы тех, кому выгодно противостояние, не поменяются. А вот если третьей стороне показать, допустим, чему подвергается мирное население в данном конфликте, то таким образом можно обратить внимание на проблему беженцев – это самый простой пример. Если есть проблема, ее надо выявить, показать, насколько она реальна и, если получится, убедить, что с этим надо что-то делать. Возможно, многим покажется, что это не является задачей искусства, но если оно в силах нажать на какие-то рычаги в обществе, почему бы этим не пользоваться?

KaterinaErmolaeva1 KaterinaErmolaeva2 KaterinaErmolaeva3 KaterinaErmolaeva4 KaterinaErmolaeva5 KaterinaErmolaeva5a KaterinaErmolaeva6 KaterinaErmolaeva7 KaterinaErmolaeva8 KaterinaErmolaeva9 KaterinaErmolaeva10 KaterinaErmolaeva11 KaterinaErmolaeva12 KaterinaErmolaeva13