01 Дек Александр Животков: «Культура необходима для того, чтобы существовал человек»
Беседа с художником, которого тяжело уличить в публичности, но легко расположить к искренности.
Александр, лично мне не дает покоя ваша бензопила, которую вы открыли в 2010 году…
Я ничего не открываю, ничего нового. Считаю, что материал вторичен и, в то же время, велик. Можно рисовать на песке, на полу, просто в голове… Материал есть везде — под ногами, на улице. Он приходит и уходит. И масляные краски, и бензопила, и дерево, и металл, и бумага — все это едино. И зеленка в ход идет, и йод, и крем для обуви.
Получился интересный контраст, ведь сейчас многие молодые художники, когда приходят за поддержкой в фонды или галереи, сразу заявляют, что им нужна для работы, например, только американская краска, ведь ею пишет Иван Марчук.
Конечно, этим можно бравировать. Например, запросить синюю краску откуда-нибудь из Гваделупы. Почему бы и нет. Это ведь тоже игра. Главное, чтобы бравада не перешла в снобизм, иначе ничего не получится. Считаю, что снобизм — это нехорошо.
Когда попадаешь к вам в мастерскую, кажется, что находишься в гостях не у художника, а у коллекционера…
Всё верно, художники и являются коллекционерами, по большому счету. Я не собиратель, просто очень люблю различные предметы. Они ко мне приходят и уходят… Предмет живет дольше, чем человек. Взаимоотношения с ним — вещь довольно интересная. Предмет — это все — одежда, обувь. С батареей тоже можно поработать, если увидеть, что с ней делать.
Чтобы увидеть, нужно иметь талант.
Не только. Паганини говорил, что «один талант дал мне Господь — и это труд». Ни один талант без труда не может существовать, без него он гол.
Александр, вы очень редко выставляете свои работы. Когда можно ждать ближайшую выставку?
Мне очень нравится пространство StedlyArtFoundation, да и как-то эмоционально мы друг друга нашли. Мне там невероятно комфортно. Это уже практически мой второй дом. Наше сотрудничество продолжается пять лет — это серьезный срок, практически брак, к которому мы подошли, будучи уже взрослыми, сформировавшимися людьми. Там я и выставляюсь. Надо отметить, что в работе с галереями я — человек достаточно строптивый. Когда заканчивались выставки, я работы мгновенно забирал домой. Мне необходимо было их защитить, спрятать. Что касается StedlyArtFoundation, то я даже не беспокоюсь о своих работах. Я за них абсолютно спокоен. Мне от этого невероятно комфортно. Такое со мной впервые в жизни.
Да, это большая редкость — встретить такое трепетное отношение к собственным работам.
Понимаете, Женя, здесь ведь речь о любви, на которой строится вся наша жизнь. Если человек любит то, что он делает, любит искусство, он не может вести себя иначе. Дело еще и в том, что история повторяется. Душа человеческая или энергияона ведь прибывает вовеки, поэтому человек и бессмертен. Были же раньше такие самоотверженные люди, например, Варвара Ханенко. Культура необходима для того, чтобы существовал человек, мир, все живое. Мы об этом редко задумываемся. В советское время. Например, на первых страницах проспектов о городах писали о достижениях сельского хозяйства, потом о спорте, в конце — о культуре и о том, как пройти в универмаг. Всё.
Именно поэтом после распада СССР мы и получили специфическое культурное наследие. Как вы считаете, за последние годы отношение к искусству в нашей стране приблизилось к европейскому?
В Европе все в музеях, все под колпаком, а у нас, к сожалению, еще многое в земле. Знаете, как делают в цивилизованном мире? Они находят какой-нибудь артефакт, накрывают его стеклянным колпаком, строят вокруг него музей и рекламируют, чтобы люди приходили.
Может быть, и у нас так будет когда-нибудь?
Нет, не будет. Чтобы получить ответ на вопрос о будущем, обращайтесь к прошлому. Вспомните, что у нас творилось, когда уничтожали Феофана Грека, Андрея Рублева… Сейчас музеи попадают под бомбежки. Эта дикость в сочетании с нормальным отношением к наследию у нас присутствует всегда.
В контексте тяжелой ситуации в стране, не возникало желание уехать?
Нет. Мне еще в конце 1980-х предлагали уехать, давали гражданство Франции, было предложение остаться в Германии, но все время возвращался. Это моя территория, мое место. Я же зачем-то здесь родился.
Как вы переносили события на Майдане? Могли творить или нет?
Да, я постоянно работал. Слушал телевизор и работал. Иначе можно было просто сойти с ума. Это моя территория, я здесь родился!
