Ралко Влада

05 Дек Влада Ралко: «Я всегда была захвачена внутренней войной в душе человека»

Концептуально, мудро, искренне — Влада Ралко не может иначе. Невероятный разговор о войне, образах и шоковой терапии.

Метафоры, смыслы в ваших картинах, особенно новых, читаются явно. Почему вы отказались от игры со зрителем, от привычной вам многослойности?

Знаете, есть вдоль трассы за городом такие придорожные магазинчики, где одновременно продаются мягкие игрушки, веники для бани, коврики в виде икон и надгробные памятники? А сельские магазины, где на прилавке рядом с пряниками лежат гвозди, дихлофос и надгробные венки? Такое соседство очень емко определяет структуру жизни. Это даже где-то неприлично — мы не привыкли помещать такие разные вещи на одну полку. Но сама ситуация, в которую попали многие, сейчас крайне непристойна: часть людей сидит у экрана телевизора или компьютера, и наблюдает, как другая часть людей погибает или подвергается смертельной опасности. И весь ужас в том, что огромное количество людей как бы бессильны, как бы увязли в своей пассивности, в своем благоразумии. А часть — а именно те, кто участвует активно, оказались по другую сторону, за экраном, провалились в другое измерение.

Вот это положение вещей нельзя передать ни туманно, ни сложно. Тут есть необходимость в простом, ясном, я бы даже сказала — в буквальном высказывании.

Я, в общем-то, всегда была захвачена внутренней борьбой, войной, происходящей внутри человека, которую он сам не всегда осознает. А если и начинает догадываться об этой борьбе, то пугается. А в сегодняшних событиях эта вытесненная война просто взяла и вышла на поверхность. И совершенно конкретные обстоятельства приобрели символический смысл, как будто сами смыслы вышли наружу, их даже искать не надо — достаточно просто посмотреть и увидеть.

Во все эпохи художники по-разному изображали женщину: от образа Богоматери до женщины-революции. Как вы считаете, есть ли женский образ наименее раскрытый в искусстве? Какой?

Вы меня поставили в тупик таким вопросом. Никогда не думала, что в работах с изображением Богоматери или, скажем, доярки, художники думали о раскрытии образа женщины. Мне всегда казалось, что художник говорит всегда о чем угодно, но только не о том, что использует в качестве элементов для своего высказывания. Какая разница, женщина на картине, черный квадрат или пингвин? Вопрос только в том, для чего они там находятся.

В своем творчестве вы ощущаете присущий нашему обществу сексизм, когда мужчине можно писать все, но если женщина-художница делает эротическую серию, это непременно будет восприниматься как что-то из ряда вон выходящее? Как с этим бороться?

Думаю, это вопрос к обществу, у которого, кстати, проблема сексизма далеко не самая острая. Все настолько запущенно с самим понимаем, что такое искусство вообще и зачем оно нужно, что художницы могут рисовать свои эротические да и всякие другие серии — никто ничего не поймет и не заинтересуется ничем кроме слова «эротический».

В моем «Китайском эротическом дневнике» собственно эротическое присутствовала только в названии и было чем-то вроде лукавой приманки — ведь сам «Дневник» был о другом. Ну а те, кто клюнул тогда на эротику и даже увидел там какую-то эротику, попросту съели обертку вместо конфеты.

В одном из своих интервью на вопрос о Майдане вы сказали, что не хотите романтизировать ситуацию. Ваше творчество — это оголенный нерв. Чем же тогда вы компенсируете такую эмоциональную нагрузку, как от нее избавляетесь?

Не преувеличивайте насчет нерва! Искусство — не имеет никакого отношения к сублимации и эмоциональные нагрузки здесь ни при чем. Разве что если воспринимать готовность думать, как угрозу собственному спокойствию. В таком случае я считаю, что чрезмерная забота о сохранении собственного спокойствия опасна для здоровья, а, как показывает сегодняшняя ситуация, такая забота опасна еще и для жизни.

Что касается отказа от романтизации происходящего — тогда я говорила о нем вот по какой причине. Во время Майдана вдруг очень остро встал вопрос: что должен делать художник в такой ситуации. Примечательно, что этот вопрос касался не только этой конкретной ситуации, но и проблемы ответственности художника вообще. Так вот была реальная угроза поддаться и воспеть Майдан, так как я, в общем, была его сторонником. Или даже, если не воспеть, то поддаться внутренней цензуре и ограничить себя с целью не навредить участникам протеста. То есть романтизация процесса означала закрыть глаза на некоторые вещи, которые не укладывались в систему. Мой «Дневник» предполагал нечто абсолютно противоположное — наоборот открыть глаза получше и не пропускать, по возможности, ничего.

Ваши картины можно назвать шоковой терапией. От каких недугов вам хотелось бы исцелить общество больше всего?

Думаю, то, что я делаю, далеко как от шоковой терапии, так и от желания вылечить. Просто высказывание, где о жизни, смерти, отваге, поступке, желании, стыде, чести, страхе говорится прямо и ясно, почему-то у некоторых вызывает шок. Сразу же возникает конфликт с ложной цивилизованностью, когда принято закрывать глаза на определенные стороны жизни, принято симулировать благополучие, образованность, здоровье, успешность. Любой намек на мысль или хотя бы сомнение сразу же вызывает протест.

Кто-то из художников пишет книги, кто-то собирается снимать кино… Вам бы не хотелось попробовать себя в какой-то другой сфере искусства? Например, создать коллекцию одежды…

Если для того, чтобы сказать нечто, мне понадобятся либо буквы, либо выкройки, либо звук, я обязательно это использую. Выбор инструментария всегда обоснован, когда нужно сказать о том, что представляется важным наиболее точно.

Я начала делать «Киевский дневник», так как такое очень конкретное рисование на бумаге и формат дневниковых записей в данный период стал для меня единственно верным художественным приемом. В то же время есть некоторые вещи, которые, к примеру, можно выразить исключительно посредством живописи. Те работы, которые я писала, скажем, маслом на холсте, можно было сделать только этим, одним единственным способом. Все достаточно жестко — если есть представление о будущем высказывании, то выбор предопределен. Мне скучно пробовать просто из любопытства.

Как вы относитесь к творческим манифестам? Есть ли у вас свой собственный?

Я у Тараса Григорьевича нашла цитату, когда показывала первые листы из «Киевского дневника» в феврале:

«Нехай як буде,
Так і буде.
Чи то плисти,
Чи то брести.
Хоч доведеться
Розп’ястись!
А я таки мережать буду
Тихенько
Білії листи»

Познать